Беспроводной телеграф: первое практическое применение

Несмотря на шквалы, броненосец продолжал путь. Проходя мимо о. Гогланда, командир корабля, капитан 1 ранга В.В. Линденстрем, принял огонь южного маяка острова за огонь проходящего судна и отклонился в сторону, чтобы разойтись с ним. Вследствие этой ошибки в четвёртом часу ночи 13 ноября броненосец сел на камни у юго-восточной оконечности острова. В своих воспоминаниях подробно об этом рассказывает академик А.Н. Крылов, командированный адмиралом С.О. Макаровым к месту аварии для изучения движения льдов.

Как спасти броненосец?

Несмотря на важное стратегическое значение, о. Гогланд не имел телеграфной связи с материком. Вследствие этого в Главном морском штабе в Петербурге об аварии узнали лишь 14 ноября. Начались поиски способов спасения корабля (стоимость броненосца – 4.5 млн. руб.), которому явно угрожала гибель: залив стал замерзать, и, если бы даже броненосец уцелел до наступления тепла, то весной он был бы разрушен движущимися льдами.

Вот, что писал С.О. Макаров:

«С наступлением тепла лёд мог оттаять от берегов и начать двигаться. Такое обстоятельство угрожало броненосцу большой опасностью. Были завезены якоря для удержания броненосца на месте, но когда ветром начнёт жать к берегу огромные поля, то якоря с их канатами окажутся ничтожным средством… По вскрытии льда броненосец оказался бы на морском берегу, совершенно открытом к востоку. Все ветра, начиная от N через E к S своим волнением могли причинять вред корпусу, а в слкчае если ветер усилился бы до степени шторма, то могло произойти полное разрушение судна».

В адмиралтействе, однако, была проявлена обычная медлительность: вопрос об устройстве связи с побережьем возник лишь через месяц после того, как «Апраксин» наскочил на скалы Гогланда. Ввиду того, что залив уже замерзал, о телеграфном кабеле не могло быть и речи. Поэтому Морской технический комитет обратился к управляющему Морским министерством с предложением связать о. Гогланд с находящимся на северном берегу Финского залива г. Коткой беспроволочным телеграфом.

Первая докладная записка председателя Морского технического комитета вице-адмирала И.М. Дикова управляющему Морским министерством П.П. Тыртову датирована 10 декабря. «Если бы встретилась надобность, — писал Диков, — связать о. Гогланд телеграфным сообщением без проводов с материком, то при средствах, имеющихся в нашем распоряжении, это дело является вполне осуществимым».

Справка:

Диков Иван Михайлович (1833-1913), адмирал. В чине гардемарина участвовал в Севастопольской обороне. В русско-турецкую войну 1877-1878 гг. командовал флотилией. Впоследствии командовал Черноморской практической эскадрой. Пост председателя Морского технического комитета занимал с 1897 по 1900 гг., состоял одновременно членом Адмиралтейств-Совета. После русско-японской войны был назначен председателем комиссии по расследованию причин неудач морских боёв на Дальнем Востоке. В 1907 г. был назначен морским министром и занимал этот пост два года.

В морском ведомстве действительно было уже достаточно сведений, не оставлявших сомнения в том, что Попов вполне способен справиться с задачей, о которой Диков писал Тыртову.

Проблема установления надёжной связи

Результаты выполненных Поповым исследований, указывал Диков, позволяют устроить станции в Котке и на Гогланде при условии установки надлежащих антенн-мачт, высотой в 140—150 футов (около 50 м). Это обеспечит связь с «Апраксиным». Всё же для большей уверенности было выдвинуто предложение устроить ещё промежуточную станцию на о. Ранке, находящемся на расстоянии около 10 км от Котки и 25 км от о. Гогланд. Диков отметил, что для осуществления этих сооружений морское ведомство обладает всеми необходимыми средствами и приборы могут быть доставлены на о. Гогланд через Ревель (Таллин), а в Котку и на Ранке по железной дороге.

В распоряжении морского ведомства было тогда не только оборудование. Принимавший участие в опытах Попова персонал был подготовлен к сооружению и эксплуатации проектируемых станций. Диков это особенно подчеркнул в своей записке, отметив, что «личный состав для трёх станций с полным его снабжением может быть доставлен Кронштадтом». Руководство сооружением станции он предлагал поручить Попову и его ассистенту П.Н. Рыбкину, практическое же осуществление возложить на опытного офицера, дав ему помощника из числа офицеров-электротехников.

Казалось бы, записка председателя Морского технического комитета, содержавшая конкретную программу действий, должна была побудить высшее начальство немедля взяться за осуществление радиосвязи, необходимой для спасения броненосца, но она не могла преодолеть нерешительность адмирала П.П. Тыртова. Последняя нашла характерное выражение в наложенной им на докладе Дикова резолюции: «Попытаться можно».

Всё же Тыртов дал необходимые указания Главному морскому штабу и Главному управлению кораблестроения и снабжения. Помощник Главного инспектора минного дела капитан 2 ранга И.И. Залевский был назначен начальником экспедиции, а его помощником — лейтенант А.А. Реммерт. Руководство сооружаемыми станциями было возложено, как просил Диков, на Попова и Рыбкина. Уместно отметить, что на другой же день кронштадтская газета об этом сообщала:

«Мы слышали, что Морское министерство решило соединить остров Гогланд с Коткою (расстояние около 30 вёрст) при помощи телеграфа без проводников, для чего будут посланы имеемые в Министерстве приборы и командирован их изобретатель А.С. Попов».

Справка:

Залевский Иероним Игнатьевич, воспитанник Минного офицерского класса (7 выпуск). В его отчёте содержаться ценные материалы, относящиеся к постройке станции беспроволочного телеграфа на о. Гогланд.

Реммерт Александр Адольфович, воспитанник Минного офицерского класса (18 выпуск), ученик А.С. Попова. В рапортах Реммерта председателю Морского технического комитете содержаться подробные сведения, относящиеся к постройке станции беспроволочного телеграфа в районе г. Котка.

Строительство радиостанций

Сначала было решено строить три станции. Необходимая для них аппаратура имелась в готовности в Минном классе. Участники разделились на две группы: одна морем, через Ревель, должна была отправиться на Гогланд, а другая по железной дороге — в Котку. Первую партию возглавил Залевский, а вторую — Реммерт. К Залевскому был прикомандирован Рыбкин, Попов же отправился в Котку. Когда 16 декабря Залевский приехал в Петербург, то выяснилось, что о. Кирккомансари, находящийся на таком же расстоянии от Котки, как и от Ранке, связан телеграфом с материком, так что идея промежуточной станции сама по себе отпала.

В Петербурге был утверждён состав экспедиции: на Гогланд вместе с Залевским и Рыбкиным отправились один минёр (электротехник) и два телеграфиста Кронштадтского военного телеграфа.

Первыми русскими радистами во флоте были: минный квартирмейстер Семён Славнов, старший унтер-офицер Степан Славик и младший унтер-офицер Филипп Кулаков.

В партию Реммерта вошли: минный квартирмейстер (младший начальствующий состав) Безденежных, минёр Доброхотов, сигнальщики Штафетов, Соколов, Кикин, Петров. Были прикомандированы ещё квартирмейстер Меньшиков, марсовой Головин, матросы 1-й статьи Павлов, Тихомиров, Козлов и Боргардт. Имена этих доблестных моряков не раз встречаются в рапортах, где их действия характеризуются как подлинно героические. Потом по завершению работ над сооружением радиостанции на о. Кутсало Безденежных был назначен её начальником. Он участвовал в русско-японской войне и погиб в Цусимском бою. Среди командированных на Гогланд и в Котку были моряки, принимавшие участие в опытах Попова на Балтийском и Чёрном морях.

Заведущий Кронштадтским крепостным телеграфом капитан Д.С. Троицкий, с самого начала помогавший Попову в его исканиях, к осени 1899 г. устроил станцию в г. Ораниенбауме и дал таким образом возможность продолжать работу зимой. Эту станцию Попов использовал для обучения личного состава экспедиции.

Справка:

Троицкий Дмитрий Семёнович, один из первых военных радистов. Об его участии в открытии возможности приёма на слух и начальных работах по радиотелеграфии Попов писал: «С этого времени (1898 г.) во всех моих работах по телеграфированию принимал участие и оказывал мне всякое содействие, предоставляя в моё распоряжение помещения телеграфа на фортах и личный состав телеграфистов этих станций, заведующий Кронштадтским крепостным военным телеграфом капитан Троицкий, лично участвовавший почти во всех опытах, и как специалист хорошо ознакомился с делом.

Весной 1899 г., работая вместе с ассистентом Минного офицерского класса П.Н. Рыбкиным, во время одного испытания приборов между фортом Константин и фортом Милютин, сделали первый опыт применения телефона к приёму депеш беспроволочного телеграфа. Совместно с нами работа капитана Троицкого продолжалась в течение всего лета, в особенности по разработке телефонного приёмника. В августе во время опытов на Чёрном море мы могли воспользоваться услугами двух нижних чинов – телеграфистов Кронштадтской крепости, весьма опытных и хорошо ознакомившихся с новыми приборами. Осенью 1899 г. мы продолжили опыты между Кронштадтским морским телеграфом и Ораниенбаумским берегом, где капитаном Троицким при помощи его команды была установлена небольшая мачта возле станции Военного телеграфа, и опять мы пользовались личным составом этой станции».

В Кронштадте была разработана подробная инструкция, которой должны были пользоваться на проектируемых станциях. Она сохранилась у П.Н. Рыбкина, опубликовавшего её содержание в своих записках.

Через неделю после утверждения состава экспедиции Реммерт был уже в Котке и приступил к работам по сооружению станции. Обследование местности убедило его, что остров Кутсало, находящийся неподалёку от г. Котки и связанный с ним телеграфной линией, является наилучшим пунктом для устройства станций.

Гораздо хуже обстояло дело с отправкой партии на Гогланд. Из-за длительной проволочки она прибыла туда лишь через месяц — 14 января 1900 г.

Залевский выехал 19 декабря из Петербурга в Ревель, чтобы оттуда отправиться на Гогланд. В Ревеле он тот час же приступил к постройке разборного домика для станции и изготовлению мачты для неё. Команда прибыла 7 января на ледоколе «Ермак», который должен был перевезти на Гогланд оборудование станции и другие грузы для «Апраксина». Погрузка «Ермака» потребовала больше времени, чем предполагалось, и ледокол покинул гавань лишь 13 января, а 14-го подошёл к «Апраксину».

Неудачное начало не лишило, однако, начальника экспедиции уверенности в успехе начатого дела. В своём рапорте Залевский писал:

«Судя по донесениям, Реммерт весьма обстоятельно устраивает дело в Котке, и, следовательно, вся задержка пока — за невозможностью попасть на Гогланд… Я не только твёрдо уверен в полном успехе сообщения Гогланда с Коткой, но имею некоторое основание думать, что можно будет даже переговариваться между Гогландом и Кронштадтом, поэтому, имея в виду эту возможность, буду выбирать подходящее место для установки мачты на Гогланде».

Когда Залевский писал эти строки — 5 января — работы по сооружению станции на о. Кутсало близились к концу. 4 января домик для станции был собран, вскоре была воздвигнута мачта, и Реммерт по телеграфу сообщил об этом Попову. 7 января Попов приехал в Котку. Вместе с Реммертом они тотчас же отправились на Кутсало и приступили к испытанию приборов. Проведёнными работами Попов остался доволен, заметив, однако, что окружающие мачту деревья могут служить помехой для телеграфирования без проводов. Но Реммерт и его помощник Безденежных предусмотрели и это. Мачта, имевшая 160 футов (около 50 м) высоты, была сооружена на возвышении около 150 м над уровнем моря и допускала удлинение ещё на 25 футов (почти на 7 м). Таким образом, высота мачты могла быть доведена до 55 с лишним метров. В мировой практике тогда считалось, что для телеграфирования на расстояние в 42 км достаточно иметь мачту высотой в 45 м.

Попов пробыл на Кутсало два дня. Осмотрев сооружения, он провёл занятия с радистами, особенно тренируя их в приёме на слух. 8 января из Ревеля было получено сообщение от Залевского, что он выедет на Гогланд не раньше 11 января. Таким образом, в течение почти недели Попову ничего не оставалось делать на Кутсало, и он 8 января уехал обратно в Кронштадт.

Работы по сооружению станции на Кутсало можно было считать завершёнными, и Реммерт обратился в Технический комитет с запросом, на какой срок рассчитано её действие и можно ли её оставить на попечение подготовленного для этого персонала. Давая согласие на предложение Реммерта, Главный инспектор минного дела контр-адмирал К.Д. Остелецкий добавил:

«Что касается срока действия станции, то положительно пока ответить нельзя; надо полагать, что до снятия броненосца или до полного его разрушения она должна будет действовать».

Эта бумага датирована 15 января. Лишь накануне Залевский, Рыбкин и приданная им команда прибыли к месту аварии. Перед выходом из Ревеля Залевский телеграфировал Попову, и в день прихода «Ермака» к местонахождению «Апраксина» Попов был уже на Кутсало. Тотчас же по прибытии «Ермака» было приступлено к установке связи с Кутсало. Так как связной телеграммы передать не удалось, то на следующий день на Кутсало были присланы по льду три офицера с броненосца «Апраксин».

На Кутсало, как только всё было готово к сношениям с Гогландом, Реммерт завёл «Журнал телеграфирования по беспроводному телеграфу изобретателя А.С. Попова между станциями Котка — Гогланд». Этот ценный документ сохранился в Военно-морском архиве. Журнал начинается со следующих слов: «В Котке, на острове Кутсало, приступлено к устройству телеграфа 23 декабря 1899 г. Окончено 16 января 1900 г. Телеграфирование произведено на расстоянии 41 версты по направлению NО 1°. Лейтенант Реммерт». Первая запись в журнале сделана рукой Попова 18 января в 9 час. утра. Запись эта гласит:

«Гогланд, Котка. Работаем третий день. Попов. Три офицера с „Апраксина“ прибыли вчера благополучно».

Как видно из отчёта Залевского, к этому числу Рыбкин устроил станцию на «Ермаке» и, пользуясь воздушным змеем, принял переданную Поповым телеграмму, но подтверджения передать ему не удалось. Залевский, не зная, что Попов находился тогда на Кутсало, написал ему в Кронштадт о ходе работы на Гогланде (письма доставлялись «Ермаком», связывавшим броненосец с берегом). Письмо сохранилось в бумагах Попова и опубликовано Г.А. Кьяндским.

«Могу сообщить Вам радостную весть, — писал Залевский Попову 18 января, — сегодня мы получили совершенно отчётливо несколько Ваших телеграмм… В воскресенье (16 января) получились только отдельные буквы… Сегодня сильный ветер и метель. Змеи держались очень высоко и были пущены с „Ермака“, который стоит у самого „Апраксина», так что можно предполагать, что наш будущий телеграфный мыс отчасти затенял передачу. Мыс, на котором устанавливаем станцию, достаточно высокий, и от него идёт совершенно чистое направление на Коткинскую станцию».

Письмо это Попов получил по возвращении в Кронштадт. На Кутсало же оставались в полном неведении, что делается на Гогланде. Попытка воспользоваться оптической сигнализацией оказалась неудачной. 19 января Попов занёс в журнал переданную Рыбкину телеграмму: «Вчера следили за сигналами, ничего не получилось». Тогда было решено удлинить мачту. В своих воспоминаниях Реммерт впоследствии писал, что Попов с самого начала заметил, что высота мачты недостаточна. Об этом сказано и в журнале. 21 января Реммерт записал переданную на Гогланд телеграмму: «Телеграфирование на время приостанавливаем вследствие подъёма мачты». Вслед за этим он занёс: «Мачта удлинена». Как видно из рапорта Реммерта председателю Технического комитета, вечером 22 января в Кутсало сигналили: «Мачта 175 футов готова», но ответа с Гогланда не последовало.

На Готланде в это время работы по сооружению станции близились к концу. О том, в каких условиях они проводились, П.Н. Рыбкин передаёт в своих воспоминаниях:

«На финском побережье станция беспроволочного телеграфа была устроена довольно быстро… Труднее пришлось на Гогланде. Здесь, вблизи „Апраксина” никакого жилья не было, и радиостанцию пришлось устраивать на голом утёсе, в версте к северу от броненосца. Прежде чем приступить к строительству станции на Гогланде, надо было доставить на утёс массу строительного материала, привезённого на „Ермаке“ из Ревеля.

Выбранный нами утёс возвышался на 82 фута над уровнем моря, выступал значительно дальше других мысов, и вершина его представляла ровную площадку, как раз достаточную, чтобы установить на ней телеграфную мачту и домик.

Самое большое затруднение встретилось в доставке на утёс всего привезённого материала. В самом деле, протаскивать по узкой лесной тропинке длинные, грузные брёвна, казалось, не было никакой возможности; доставлять же их непосредственно по льду было также нелегко из-за того, что лёд у берегов острова нагромоздился торосами, достигавшими двухсаженной высоты, а обращённый к морю склон утёса оказался сильно обледеневшим. Тем не менее пришлось избрать этот единственный путь.

Первой поволокли мачту — бревно в 60 футов длиной и весом больше 100 пудов. Тащили всеми наличными силами, тут были и матросы, и портовые мастеровые с „Апраксина», и островитяне. Волокли с большим трудом по глубокому снегу, расчищая дорогу через торосы ломами и лопатами, поминутно останавливаясь и затягивая „Дубинушку”.

На следующий день по проторенной уже дороге доставка грузов пошла легче, и можно было приняться за подготовительные работы по установке мачты .Однако поднялась метель, что чрезвычайно затруднило работу. На другой день ветер усилился до такой степени, что даже привыкшие ко всяким непогодам гогландцы были вынуждены покинуть утёс.

В следующие три дня погода стояла прекрасная, — при умеренном морозе было тихо, — и работа у нас кипела в полном смысле слова. Телеграфный утёс представлял собой настоящий муравейник. Там одновременно воздвигали домик для станции, составляли стрелы для подъёма мачты, рвали динамитом углубление в скале для установки мачты и сверлили в граните дыры для обухов. На утёс являлись с рассветом и кончали работу в лучах прожектора, направляемого с „Ермака“ на нашу горку, делая лишь один получасовой перерыв, чтобы закусить и обогреться у костра.

К полудню 5 февраля (23 января) на утёсе уже красовалась телеграфная мачта в 165 футов вышиной, совершенно вооружённая и укреплённая от любых бурь и непогод. Поспел и домик — настоящий жилой дом в две комнаты, с двойными оконными рамами, хорошей печью, проконопаченный и весь обшитый толем снаружи и папкой внутри. В тот же день на станцию доставили приборы и аккумуляторы и, разместив всё по местам, привели станцию в полную готовность».

Спасение рыбаков

Как раз накануне, 22 января, в 8 час. 30 мин. вечера, на Кутсало была получена весть, что у о. Лавенсаари на льдине унесло несколько десятков рыбаков. Лоц-директор княжества Финляндского генерал-майор Шеман по телефону приказал Реммерту передать об этом на Гогланд, чтобы там приняли меры к спасению унесённых на льдине людей. До утра передать это распоряжение было невозможно: по условию передачи начинались в 9 час. Утром из Управления Финляндского генерал-губернаторства по телефону передали Реммерту ту же тревожную весть с просьбой передать на Гогланд, чтобы «Ермак» оказал содействие спасению рыбаков. Начиная с 9 час. утра Реммерт беспрестанно передавал одну и ту же телеграмму:

«Гогланд. К вам плывут на оторванной льдине 50 человек. Сообщите, что с ними».

Но ответа с Гогланда не последовало: там заканчивалось сооружение станции, и только 24 января она могла начать функционировать.

В дополнение к упомянутым сообщениям о несчастии с рыбаками Реммерт получил телеграфное предписание от начальника Главного морского штаба вице-адмирала Ф.К. Авелана любым способом передать командиру ледокола «Ермак» его распоряжение об оказании помощи рыбакам. Начиная с 9 час. он непрерывно передавал по аппарату:

«Гогланд из С.-Петербурга. Командиру ледокола „Ермак». Около Лавенсаари оторвало льдину с 50 рыбаками: окажите немедленно содействие спасению этих людей. 186. Авелан».

Ответа с Гогланда опять не удалось расслышать, были уловлены только слова: «разобрали»… «али». Реммерт попытался переслать телеграмму нарочным, как то ему предписал Авелан, но никто из жителей Котки, хорошо знающих условия, не решался пойти на остров. «Это делают, — писал Реммерт в рапорте председателю Морского технического комитета, — лишь отчаянные, как их здесь считают, жители Гогланда».

Справка:

Авелан Фёдор Карлович (1839-1915), почётный член Военно-морской академии. Во флоте прослужил более полувека. По окончании морского корпуса занимал разные посты, до управляющего Морским министерством (1904-1905). Уволен в связи с неудачами во время русско-японской войны.

Легко себе представить состояние Реммерта, бессильного передать на Гогланд, чтобы «Ермак» оказал помощь пострадавшим. К тому же, когда Реммерт получил первую весть о бедствии, Попов был в Кронштадте. К счастью, 24 утром он приехал в Котку и тотчас же направился на станцию. При входе ему сообщили, что впервые услышали работу Гогландской станции. Попов сам сел у аппарата и стал передавать телеграмму Авелана. В ответ были слышны сигналы, которых разобрать было невозможно. Тогда он попросил телеграфировать медленнее. В ответ стали поступать сигналы гораздо медленнее; однако и теперь нельзя было понять, разобрали ли на Гогланде текст телеграммы Авелана.

Из отчёта Залевского видно, что распоряжение «Ермаку» было принято на Гогланде 24 января в 2 ч. 15 мин. дня. Залевский сообщает: несмотря на ответ, что телеграмма понятна, её передали ещё два раза. Передавая телеграмму и не уверенный, что её приняли, Попов просил работать после 5 час. дня. Телеграфисты на Гогланде просидели до 8 часов вечера, но ничего с Кутсало услышать не удалось. На следующий день в 4 часа утра «Ермак» отправился на поиски рыбаков и к 5 часам дня вернулся, имея на борту всех рыбаков, унесённых льдиной в море.

Этот день, 25 января, отмечен, как писал Реммерт, довольно сносными опытами. В журнал занесены не только передачи, но и приёмы депеш. Всё же перебои были и на этот раз. В течение получаса, начиная с 3 час. 40 мин. до 4 час. 40 мин. дня, Попов принимал передаваемое Рыбкиным сообщение: «Ермак ушёл за рыбаками в 4 час. утра». На вопрос Попова: «Вчера или сегодня», был повторен тот же текст. Попов ещё раз просил: «Отвечайте короче — вчера или сегодня». Он долго не получал ответа, но потом принял радиограмму следующего содержания: «С Гогланда. Залевский. Полный успех. Возвращаемся».

Всю Россию облетела весть о спасении рыбаков от неминуемой гибели благодаря сообщению о постигшем несчастье, переданному «Ермаку» по беспроволочному телеграфу. Это было первое проявление изумительных качеств нового средства связи, воочию показавшего свое значение.

Для дела, начатого Поповым, успех изобретённого им способа сношения имел очень важные последствия. С 1897 г. имя Попова не сходило со страниц не только научно-технической, но и общей прессы. Знаменательная победа в Финском заливе во сто крат увеличила популярность изобретателя радио в стране.

На другой день после спасения рыбаков на имя Попова стали поступать поздравительные телеграммы, выражавшие гордость и восхищение достижением отечественной науки и техники. Необходимо, однако, иметь в виду, что победа у Гогланда в такой же степени принадлежала и С.О. Макарову, чьим детищем является «Ермак». Тем более дороги были для Попова строки поздравительной телеграммы Макарова, писавшего 26 января Попову:

«От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую Вас с блестящим успехом Вашего изобретения. Открытие беспроводного телеграфного сообщения от Котки до Гогланда на расстояние 43 верст есть крупная научная победа».

В тот же день Поповым была получена телеграмма и от заведующего Минным офицерским классом Н.Д. Дабича.

Регулярная работа радиолинии

Новые успехи последовали в тот же день, когда «Ермак» ушёл за рыбаками, с Гогланда было получено сообщение, что удалён передний камень, на который наскочил «Апраксин».

25 января был днём и начала регулярных сношений обеих станций. В Морском министерстве считали, что возложенная на экспедицию задача выполнена, и устроителям станций — Попову, Рыбкину, Залевскому и Реммерту — была выражена благодарность. Им было разрешено вернуться, передав эксплуатацию станций обслуживающему персоналу.

Залевский и Рыбкин 25 января ушли на «Ермаке» в Ревель и прибыли в Петербург 28 января. Попов оставил Котку 27 января.

Несмотря на тяжелые условия, станции и на Гогланде и на Кутсало регулярно действовали до окончания работ по снятию «Апраксина» с камней, когда броненосец сам, без посторонней помощи, в начале мая 1900 г. смог прибыть в Кронштадт. В течение февраля и апреля станции обслуживались подготовленным Поповым и Рыбкиным персоналом.

После того как Залевский и Рыбкин покинули Гогланд, а Попов — Кутсало, из руководителей работ оставался один Реммерт. Он продолжал начатые изыскания, пытаясь увеличить расстояние, на которое передавались сообщения без проводов, при этом подробно доносил Попову о каждом сделанном шаге.

Итоги проведённых работ Попов подвёл в докладе для происходившего в августе в Париже IV Международного электротехнического конгресса, озаглавленном «Непосредственное применение телефонного приёмника в телеграфии без проводов». Доклад был оглашён М.А. Шателеном и в нём содержались следующие строки:

«Передачи регулярно продолжались с февраля по апрель в течение работ по спасению броненосца, в то же время одна станция была установлена на его борту. В продолжение 84 дней был произведён обмен 440 официальными телеграммами в определённые часы. Наиболее длинная депеша была в 108 слов, та самая, которая была передана газетам с объявлением новости, что броненосец спасён. В течение двух дней функционирование связи было нарушено из-за бури. Оно затем тотчас же возобновилось. Снег шёл так густо, что нельзя было разглядеть предмета с расстояния в 2 метра, но он не мешал регулярному функционированию приборов. Можно даже сказать, что это состояние погоды улучшало слышимость, так как атмосферные разряды меньше сказывались. Я полагаю, что эта служба была первой, в которой телеграфия без проводов могла, таким образом, послужить регулярно и с успехом; это доказало, что телеграфия без проводов смогла быть практически использована между этими островами, до тех пор лишёнными всякого телеграфного сообщения между собой. Расстояние между Коткой и Гогландом 47 км».

За успешную работу по применению телеграфирования без проводов на судах флота Попов получил вознаграждение в сумме 33 000 руб.

Перспективы радиотелеграфирования в России

После того как станции беспроволочного телеграфа были успешно установлены на Кутсало и Гогланде и они вполне удовлетворительно работали, обслуживаемые младшим начальствующим персоналом, председатель Морского технического комитета обратился к управляющему Морским министерством с докладной запиской, в которой был намечен план дальнейших работ. В этой же записке был поднят вопрос о том, чтобы руководство осуществлением намеченного плана было возложено на Попова с освобождением его от других должностей, которые он занимал, кроме основной своей работы в Минном офицерском классе.

«Г. Попов, — писал Диков Тыртову, — отдавая почти всё своё время преподавательской деятельности, до сих пор мог заниматься вопросами телеграфирования лишь урывками и постольку, поскольку они представляли для него личный научный интерес; поэтому будет справедливым, поручая ему обязательную работу, освободить его от части оплачиваемых ему занятий и возместить ему заработок, которого он вследствие этого лишится. Морскому техническому комитету известно, что г. Попов получает в Морском инженерном училище 1200 рублей в год, кроме этого за четыре летних месяца в Нижнем Новгороде (за заведование электрической станцией) он получает 2500 рублей, и так как контракт, заключённый им с этим городом, истекает только через 8 лет, то он лишается 20 000 рублей. Таким образом, следовало бы выдавать г. Попову в течение 8 лет, которые он посвятит на усовершенствование беспроволочного телеграфа, по 3700 рублей в год или единовременную сумму, соответствующую этому».

Теперь Попов мог целиком отдаться делу своей жизни — беспроволочной телеграфии. Морской технический комитет разработал систему, по которой дальнейшие усилия Попова по внедрению нового средства связи возмещались по мере установки станций беспроволочного телеграфа на кораблях или на берегу.

Адмирал П.П. Тыртов одобрил намеченные Техническим комитетом мероприятия, предусматривающие установку радиосвязи на всех строящихся кораблях и учреждение регулярных курсов для подготовки кадров радистов во флоте. Курсы эти начали функционировать в 1900 г. Занятия проводил сам Попов по разработанной им программе. Таким образом, военно-морской флот явился не только колыбелью нового средства связи, но и первым ведомством, где начали готовить для него кадры специалистов.

В этом же году новым средством связи заинтересовались помимо военно-морского и другие ведомства. Опыты, проведённые на Балтийском и Чёрном морях, и особенно гогландская операция воочию показали, что в нашей стране открыты широкие возможности пользоваться для связи «искровым телеграфом». Пресса, вначале специальная, а затем и общая, не переставала публиковать сообщения о практических успехах сделанного Поповым изобретения. Скоро за ним закрепилось название «радиотелеграф» или просто «радио». Новым средством связи мало по малу стали пользоваться и в сухопутной армии и в авиации. После начали строиться и гражданские радиостанции для коммерческих целей.

Радиосвязь в армии

Опыты применения радиосвязи в сухопутной армии начались в 1900 г., вскоре после блестяще проведенной гогландской операции. Необычайный успех, который имело детище Попова в эту операцию, побудило командование сухопутными воинскими частями испытать беспроволочный телеграф и пригласить ближайших помощников изобретателя радио П.Н. Рыбкина и Д.С. Троицкого поставить опыты для приспособления радио для нужд войск, находившихся в условиях, близких к военно-полевой обстановке.

Такие опыты были проведены в 148-м пехотном Каспийском полку во время больших манёвров Петербургского военного округа в 1900 г. Сообщение об этом нововведении было опубликовано тотчас же в газете «Русский инвалид»; довольно подробный отчёт — в форме пространной статьи, был помещён в двух номерах общевойскового военного журнала.

Способ приёма депеш на слух в полевых условиях оказался действительно весьма удобным; автор называл его «способом телеграфирования без проводов капитана Троицкого». В выводах, сделанных им после описания первых опытов радиосвязи в армии, на первом месте указано:

«Радиотелеграфирование, строго говоря, без проводов едва ли применимо к военно-полевому делу и обязательно должно быть заменено телефонированием, так как сложные телеграфные аппараты едва ли могут быть с пользою применимы при боевой обстановке. Телефонные же приборы настолько просты и прочны, что не боятся порчи, даже при весьма невыгодных условиях полевых войск».

Задолго до манёвров, когда испытывались в полевых условиях радиоприборы, предназначенные для службы связи сухопутной армии, началась подготовка первых армейских радистов. Ещё в марте 1900 г. Д.С. Троицкий и П.Н. Рыбкин были приглашены командованием полка обучить группу солдат и офицеров радиотелеграфному делу. Во главе этой группы был поставлен поручик Ковесский, который вёл подробный журнал занятий. В него он вносил тексты всех переданных в походе депеш и обстоятельные описания обстановки, в которой проводились работы. Этот документ из истории военной радиотехники до нас не дошёл, но цитированная выше статья в «Военном сборнике» была составлена по материалам этого дневника. В ней изложены краткие сведения о первых радиоаппаратах, помещавшихся на специальной повозке. Эти приспособления потребовали огромных усилий и сноровки от целой группы военных чинов, среди которых был и инженер-технолог из состава вольноопределяющихся.

Опыты в полевых услвиях — они начались 20 июля — убедительно показали, что даже при тогдашнем уровне радиотехники беспроводной телеграф, вернее телефон (приём на слух), с успехом может применяться для связи в бою, в походе, на отдыхе и на передовых постах. Попыток же воспользоваться радио для целей разведки сделано не было. В отчёте это обстоятельство особо отмечается:

«К сожалению, можно было предвидеть полную возможность исследовать новое дело в применении его к одной из важнейших отраслей боевой деятельности войск — к разведыванию, где телеграф без проводов может принести неоценимые услуги, могущие повлиять на весь способ ведения этих действий. Отказаться от этой в высшей степени заманчивой идеи пришлось опять-таки из-за несовершенства приборов и из-за того, что имеющиеся станции были слишком громоздки для возки их за кавалерийскими частями, т.е. лишали их возможности действовать там, где их работа могла бы и должна была дать наиболее основательные результаты».

Общее заключение гласило, что широкое применение радио на практике поможет значительно усовершенствовать и упростить громоздкую и тяжеловесную аппаратуру и она сделается не только наиболее надёжным, но и наиболее удобным средством связи в боевой обстановке.

«Период кабинетного изучения нового способа уже прошёл, — заключает автор цитированной статьи, — и новое изобретение представляется нам ныне настолько развившимся, что подобное изучение его возможно только при создании той обстановки, при которой придётся действовать на деле в военное время, при всей совокупности тех невыгодных и затрудняющих дело условий, которые создает близость противника и отсутствие всяких удобств».

Радиосвязь в авиации

Статья ценна ещё сообщением о первых опытах применения радио в военно-воздушных войсковых частях — они начались даже несколько раньше, в августе 1899 г. в Петербургском учебном воздухоплавательском парке и проводились под руководством тех же помощников Попова — Троицкого и Рыбкина, принимавших участие в подъёмах на воздушных шарах, на которых были установлены их приборы.

Радиосвязь для гражданских нужд

При участии изобретателя беспроволочного телеграфа началось также и строительство радиостанций для общегражданских целей. И на этом поприще Попов потратил немало труда. Он проявил себя как автор проектов первых русских мощных радиостанций, передававших сообщения на сотни километров, что в то время считалось необычайно большим расстоянием.

Надо сказать, что эта сторона деятельности Попова наименее изучена и освещена в нашей литературе. Между тем и отрывочные данные, которыми мы располагаем, показывают, что изобретатель беспроводного телеграфа стоит у колыбели радиосети нашей страны.

Международная радиолиния Россия — Болгария

С именем Попова связано также сооружение беспроводного телеграфа, предназначенного для международных сношений. Когда дальность передач достигла сотен километров и перед почтово-телеграфным ведомством была поставлена задача создания радиосвязи с зарубежными странами, оно обратилось к Попову с просьбой взяться за её разрешение. Сохранилась написанная его рукой бумага, которая содержит ответ на присланный ему Главным управлением почт и телеграфов запрос о возможности устройства беспроводного телеграфа между Россией и Болгарией (Одесса — Варна). Попов признавал, что намеченные Министерством иностранных дел места для станций (Одесса и Варна) «наиболее отвечают коммерческим интересам в будущем, при развитии торгового обмена между Россией и Болгарией».

Однако Попов считал, что если смотреть на этот вопрос, имея в виду стратегическое значение возводимой радиостанции, то гораздо целесообразнее строить её не в Одессе, а в Севастополе. Расстояние между двумя русскими городами и Варной (по прямой) почти одинаково, но по состоянию техники того времени гораздо легче было осуществлять радиосвязь через водное пространство, чем через сушу. В техническом отношении, следовательно, Севастополь имел несомненные преимущества.

Постройка невиданной ещё в мировой практике радиостанции потребовала ряда предварительных опытов. В практике Попова были тогда передачи на расстояния, вдвое меньшие, чем то, на которое должна была быть рассчитана новая станция. Для того чтобы добиться возможности передачи такой дальности, Попов считал необходимым идти по линии «усиления мощности источника электромагнитных волн и употребления сложной сети воздушных проводов». Опыты в этом направлении возможны при условии, если одну станцию иметь на берегу, а другую — на корабле, который мог бы постепенно удаляться по желаемому направлению. Лишь после того как будут такие опыты закончены, можно будет приступить к постройке станции на болгарском берегу.

Сооружение столь мощной станции не мыслилось без участия Попова. На вопрос, возьмётся ли он руководить постройкой, он охотно ответил согласием.

Великий Русский Изобретатель и преступная беспечность Империи

К этому времени Попов ввиду избрания его профессором Электротехнического института оставил военно-морское ведомство. Однако разрешение Попову перейти из Минного офицерского класса в Электротехнический институт было дано с непременным условием, что он и впредь будет продолжать свои работы по установке беспроволочного телеграфа на судах и останется «советчиком» во всех вопросах, связанных с установкой радиосвязи, начатой в нашей стране по почину военно-морского ведомства. В ответ Главному управлению почт и телеграфов Попов указал на это обстоятельство, отметив, что выполнение обязательств перед Морским министерством вполне совместимо с поручением, возлагаемым на него ведомством, в котором он служит.

Однако, сознавая на словах важность беспроволочного телеграфа в морском деле, Морское министерство на деле не проявило должной инициативы. Флот по существу оставался нерадиофицированным, а производство радиоаппаратуры в стране было поставлено из рук вон плохо. Вспыхнувшая в 1904 г. русско-японская война обнаружила, насколько преступной была беспечность бюрократических заправил армии и флота, имевших все возможности, но не сделавших ни одного серьезного шага, чтобы надлежащим образом организовать производство радиоаппаратуры и оснастить ею воинские части и боевые суда. Когда Япония напала на Россию и пришлось срочно отправлять эскадру на Дальний Восток, оказалось, что радиоаппаратуру для судов эскадры пришлось заказать за границей. Дельцы из зарубежных фирм воспользовались этим обстоятельством и сбывали в Россию продукцию далеко не всегда доброкачественную.

Передовые деятели флота задолго до русско-японской войны отдавали себе отчёт в том, какое громадное значение будет иметь радио в непосредственно боевой обстановке. Такие люди, как адмирал С.О. Макаров, лично поддерживая Попова, старались обратить внимание высшего начальства на то, что радио начало уже быстрыми темпами развиваться за границей, где тратятся огромные средства на исследовательские работы. В то же время у нас, указывал Макаров, где живёт и работает один из создателей нового средства связи, находящийся в расцвете творческих сил, дело ограничивается только теми изысканиями, который последний гложет проводить в имеющейся в его распоряжении общефизической лаборатории Электротехнического института. В стране никто серьёзно не занимается подготовкой радиотехнических кадров, особенно подготовкой исследователей в новой области связи. Прошло уже восемь лет с момента опытов Попов по радиосвязи, но лаборатория, где он мог бы развернуть во всю ширь исследовательские работы, ему не была предоставлена. Не имел он и специальных сотрудников, которые занялись бы исключительно исследовательскими работами и таким образом продвигали бы дальше начатое им дело. С оскорблённым чувством патриота С.О. Макаров говорил о создавшемся нелепом положении — радио изобретено в России, а радиоаппаратуру страна должна приобретать за границей.

Макаров добивался создания А.С. Попову необходимых условий для продолжения его работ в области радио. Но голос передового адмирала остался неуслышанным.

Лаборатории Попов не получил до конца своей жизни.

Литература:

М.И. Радовский. Александр Степанович Попов.: — издательство Академии наук СССР: М., Л., 1963